«Считаю, что современная православная словесность
формируется только сейчас...»
|
Интервью с Валерием Лепахиным, филологом и писателем, доктором филологических наук, профессором кафедры русской филологии Сегедского университета (Венгрия), автором более чем двадцати научных монографий и книг художественной прозы, две из которых вышли в свет в Издательстве Московской Патриархии.
В.Л.: Однажды моя младшая дочь сказала: папочка, ты написал столько книг об иконах — а у меня 22 книги об иконах, из них три в соавторстве, — и тебя не читают, потому что они слишком сложные. Слушая дочь, я вспомнил, что и мама моя когда-то попыталась читать мои книги, но, в конце концов, сказала: прости, но для меня это слишком трудно. После разговора с дочерью я убедился, что и она, и мама правы (конечно, в определенной мере, поскольку индекс цитирования у меня довольно высокий). Дочь посоветовала: пиши то же самое, только в художественной форме. И я начал писать рассказы, повести. Если вспоминать молодость, то, когда я приехал в Венгрию в 1977 году, я чувствовал себя не столько ученым, сколько писателем. У меня было много рассказов, роман, повести. Но начал работать в университете — преподавание, обязательное участие в конференциях, обязательное количество публикаций, научная деятельность, — меня совершенно оторвали от писательского дела. К художественному творчеству я вернулся около десяти лет назад, написал четыре книги, две из них вышли в Издательстве Московской Патриархии. Их особенность, может быть, в том, что главный герой там не столько человек, сколько чудотворная икона. — Вы придерживаетесь какого-то конкретного литературного стиля, жанра? В.Л.: У Лескова есть повесть «Запечатленный ангел», которая в свое время пользовалась такой популярностью, что даже царская семья приглашала автора читать это произведение вслух. Мне показалось, что можно и нужно продолжить такую традицию в русской словесности: в центре повествования стоит чудотворная икона. Первая моя книга на эту тему — «Не опали меня, купина. 1812». Она вышла как раз в 2012 году, когда отмечали 200-летие Отечественно войны 1812 года. Книга называется «Не опали меня, купина», потому что герой в Париже видит в одной семье икону, и француженка как-то неудачно выговаривает название иконы, вместо того, чтобы сказать «икона Неопалимой Купины», она говорит «икона не опали меня, купина», и эта оговорка стала названием книги. За повесть неожиданно для себя я получил литературную премию «Имперская культура», видимо, потому что там много говорится и о войне, и о Российской империи, и о русских иконах. В центре повествования стоит французский офицер, участник войны, повесть написана в форме его записок. Мы привыкли к тому, что много знаем об этой войне, существует множество научных трудов, опубликовано много воспоминаний. Когда начинал писать книгу, мне казалось, что будет интересно посмотреть на то же самое и с другой — французской стороны. В конце концов, получилась такая повесть, в которой французский офицер чувствует, что икона Пресвятой Богородицы его вовлекает в Православие. Он украл икону Неопалимой Купины, когда грабили храмы (это исторический факт), и увез с собой во Францию. И вот икона стала палить его огнем, стала его мучить и довела до того, что через 18 лет он все же не выдержал и вернулся в Россию, возвратил икону в храм, заказав себе список. И вот далекая правнучка этого офицера через 180 лет становится женой главного героя, русского, который приехал в Париж на конференцию. И он переводит записки французского офицера на русский. Такой незамысловатый сюжет, но мне было очень интересно работать. Во-первых, все перечитал об иконе Неопалимой Купины, познакомился с воспоминаниями французов о войне на русском и в подлиннике, у меня ведь первая специальность «французская и немецкая филология». Было интересно читать воспоминания французов, ведь они все это видели в своем ракурсе. Не менее интересной задачей стало изображение роли иконы в жизни человека, потому что ранее я занимался этим с научной точки зрения, теперь же — с художественной. В свое время академик Д.С. Лихачев сказал, что икона сформировала в древнерусской словесности особый жанр — сказания о чудотворных иконах. В повести я использовал такие сказания, и не только о Неопалимой Купине, но и об иконе Нечаянной Радости. Это был мой первый опыт. После этого я написал еще три книги, и вот четвертая «Омофор над миром». Она посвящена Ченстоховской иконе Божией Матери. Вышла она вновь в Издательстве Московской Патриархии. — А почему именно Ченстоховская икона? Она ведь мало известна... В.Л.: Сказание об этой иконе удивительное, но Вы правы, икону мало знают в России. Ченстоховская широко известна у католиков, в Польше, в Италии, в Венгрии, повсюду в Европе есть списки этой чудотворной иконы. А в России самый знаменитый список Ченстоховской иконы, я думаю, тот, что стоял в Казанском соборе в Петербурге. Монахи Ченстоховского монастыря в 1813 году, когда наши войска уже шли через Польшу во Францию, подарили этот список генералу фон Сакену, который командовал нашими войсками, он передарил ее Кутузову, а тот послал в дар Александру I. Государь распорядился поставить ее в Казанском соборе, где хранились и другие святыни, связанные с войной 12-го года. Ченстоховская чудотворная стояла там, в левом приделе и пользовалась почитанием петербуржцев, но в наше время, увы, Ченстоховскую знают плохо. В ее истории много совпадений, например, со сказанием о Владимирской иконе Божией Матери. Поляки считают, что Ченстоховскую написал апостол Лука, что ее перенесла в Константинополь равноапостольная царица Елена, потом она оказалась на Руси, и лишь затем ее перенесли в Польшу. — «Омофор над миром» — это тоже художественное произведение? А там сюжет, в чем заключается? В.Л.: Начинается действие в 1945 году, когда советские войска взяли Ченстохов, а немцы перед отступлением заминировали монастырь, и в том числе часовню, в которой находилась чудотворная икона. Один советский офицер (в повести он называется Писателем) стал свидетелем разминирования, в тот момент он первый раз увидел эту икону. Она на него сильно повлияла, хотя он считал себя атеистом, даже не считал, а действительно был атеистом. Так начинается история героя. Перед тем, как Писатель уехал из монастыря, ему подарили небольшой образ Ченстоховский, завязывается его духовная связь с этим образом. Он постепенно начинает заниматься сказанием об этой иконе, интересуется Православием, но, в конце концов, в прямом смысле не воцерковляется. Так же как француз в повести «Не опали меня, купина. 1812», он очень близко подходит к вере, а позже уже жалеет, что не перешел в Православие. Схожим образом складывается отношение к Богу и этого военного корреспондента (Писателя): атеизм, воспитанный в нем с детства, помешал ему воцерковиться. В повести есть еще два действующих лица — один офицер, который командовал разминированием, и сержант, который непосредственно проводил операцию по разминированию. Втроем — офицер, сержант и Писатель провели вместе несколько дней. А после войны, когда военный корреспондент стал знаменитым писателем, он вдруг вспомнил о своих товарищах по Ченстоховскому событию. Тем более что у них Ченстоховская икона всегда находилась перед глазами — всем троим подарили тогда эти образки. Начав писать воспоминания, корреспондент захотел разыскать боевых друзей, позвонил в Министерство обороны и ему дали их адреса. Оказалось, что и офицер, и сержант — оба стали священниками. Для знаменитого Писателя (бывшего военного корреспондента) это становится шоком. Он их находит. И опять — уже с ними — разговор идет о том, чтобы ему воцерковиться, но так трудно переступить через порог, преодолеть внутреннее сопротивление. Повесть заканчивается тем, что уже после смерти друзья открывают рукопись, которую им оставил Писатель. И оказывается, что это его художественное произведение, посвященное Ченстоховской иконе Божией Матери. У читателя же может остаться впечатление, что книга, которую он держит в руках, написал не автор, имя которого значится на обложке, а главный герой повести — Писатель. — А что у Вас сейчас в работе, какие творческие планы? В.Л.: Сейчас я пишу повесть об иконе Троеручицы. Когда начал заниматься сказаниями, и потом народными легендами, оказалось, что очень много интересного материала есть именно об этом образе. Например, для меня стало открытием, что икону Троеручицы в России не знали до XVI века. Сербы, когда начали ездить в Россию за материальной помощью, принесли с собой весть о Троеручице и саму икону. Позже патриарх Никон, как и Иверскую икону, заказал на Афоне Троеручицу. Незнание этой иконы доходило до такой степени, что верующий народ отказывался почитать икону и считал наличие трех рук у Богородицы кощунством. Жаловались на новый образ митрополиту: сербы нам подарили икону, и там у Богородицы написаны три руки, это же невозможно! Однажды в монастырь приехал сербский митрополит, который жил на Афоне на покое, и рассказал историю Троеручицы, которую подробно записали, выгравировали на золотой табличке и повесили рядом с иконой. В этом сказании есть такие слова, что у Богородицы по естеству было две руки, но по чудотворству приписали третью руку. И в иконописный подлинник внесли такую строчку: на иконе Троеручицы третью руку делать из серебра, а не писать красками, чтобы не было соблазна для людей. В простом народе позже появились легенды о Троеручице. Например, такая, записанная в пермском крае: Богородица шла по берегу реки, в которой тонули двое детей, и Она одного вытащила, а второго не успела, поскольку в руке у Нее была корзинка. И Богородица воскликнула: если бы у Меня были три руки, то Я бы спасла обоих. Другие подобные легенды показывают, как народ по своему пытался объяснить, почему на иконе три руки. Сохранились очень интересные македонские легенды о появлении третьей руки на образе. Но мы все знаем церковное сказание о преподобном Иоанне Дамаскине и причине появления третьей руки на образе. О нем также говорится в повести. — Как Вы представляете круг Ваших читателей? Каково, на Ваш взгляд, состояние современной православной литературы? В.Л.: О круге читателей никогда не думал. Если я буду представлять себе читателя, мне это будет мешать. Я не ориентируюсь на читателя, мне хочется сказать то, что во мне есть, то, что я хорошо знаю, то, что мне подсказывает вдохновение, без оглядки на возможного читателя. Книга своего читателя найдет. Что касается современной православной словесности, я полагаю, что она только формируется в наше время. Я бы разделил ее на две части. Во-первых, это проза священников и другие благочестивые произведения на православную тему. Мне кажется, недостаток этих книг состоит в том, что автор, видимо, думает, — если он пишет о святом, о Православии, и пишет со знанием темы и с чувством, этого достаточно. Такие писатели, как мне кажется, уделяют недостаточно внимания художественной стороне произведения. Это благочестивая литература с использованием некоторых художественных приемов. А вторая часть — проза писателей, которые считают себя, прежде всего, художниками, творцами, и они обращаются к православной теме. А в этом случае становится заметен другой недостаток: они не совсем воцерковленные люди и плоховато знают Православие. Зато читаешь и видишь, что это писатель, мастер художественного слова. Мне кажется, эти два направления сближаются, благочестивая литература начинает уделять больше внимания художественной стороне дела, а писатели воцерковляются. И когда эти два потока встретятся, сойдутся в одной точке, тогда у нас появится, воистину, православная художественная словесность.
|
