Святые отцы предлагают нам все делать во славу Божию и с пользой духовной для души и тела, в том числе в дни поста. И, следуя этой святоотеческой мудрости, именно так будем проходить постное поприще.
Святейший Патриарх Кирилл
Отрывки, вошедшие в настоящую книгу, взяты из духовного наследия игумена Никона (Воробьева; 1894–1963), принявшего монашеский постриг и священный сан во времена лютых гонений на Церковь. Советы подвижника, стремившегося своей жизнью осуществить заветы святых отцов, посвящены самым главным вопросам духовной жизни. Выдержки из писем приводятся по книге игумена Никона «О началах жизни».
Игумен Никон (Николай Николаевич Воробьев; 1894–1963) родился в Тверской губернии в бедной многодетной крестьянской семье, традиционно православной.
После начальной школы, которую Коля окончил отлично, отец сумел устроить его в реальное училище в Вышнем Волочке. Здесь, несмотря на крайнюю нужду, мальчик не только продолжал учение, но и при переходе из класса в класс неизменно получал награду первой степени. Однако в реальном училище Коля под влиянием атеистической пропаганды совершенно потерял веру, но у него чрезвычайно обострилось искание истины. Он с большой надеждой и жаждой найти ответ занялся изучением наук в уверенности, что они откроют ему все тайны и смысл жизни. Но, убедившись, что науки, кроме материи, ничем другим не занимаются и вопроса о Боге в них вообще не ставится, он со всем пылом своей натуры занялся изучением истории философии. Она поразила его хаосом разнообразных противоречивых мнений об истоках и смысле всего существующего, и прежде всего о смысле человеческой жизни. Как говорил он впоследствии, «каждый философ считал, что нашел истину, — а сколько их было, философов?!»
В 1914 году, двадцати лет, Николай блестяще окончил реальное училище, но вышел из него без радости, не получив никакого ответа на свой мучительный вопрос. И он предпринимает еще одну попытку разрешить главный для него вопрос: зачем я живу? Николай поступает в Психоневрологический институт в Петрограде. Однако, увидев, что и здесь этим вопросом не занимаются, юноша, окончив первый курс, глубоко разочарованный, уходит из института. У него наступил окончательный духовный кризис. Он возвращается в 1915 году в Вышний Волочёк.
И однажды летом, поздним вечером, находясь в состоянии почти полного отчаяния, он вдруг вспомнил о детских годах веры. И как молния промелькнула мысль: а что, если действительно Бог есть? Должен же Он открыться? И вот юноша, неверующий, пал на колени и из самой глубины своего существа, почти в отчаянии, воскликнул: «Господи, если Ты есть, то откройся мне! Я ищу Тебя не для каких-нибудь земных, корыстных целей. Мне ничего не надо, но только одно: есть Ты или нет Тебя?»
И… Он открылся. Батюшка впоследствии говорил: «Невозможно передать то действие благодати, которое убеждает в существовании Бога с силой и очевидностью, не оставляющей ни малейшего сомнения у человека. Господь открывается так, как, скажем, после мрачной тучи вдруг просияет солнышко: ты уже не сомневаешься, солнце это или фонарь кто-нибудь зажег. Так Господь открылся мне, что я припал к земле со словами: “Господи, слава Тебе, благодарю Тебя! Даруй мне всю жизнь служить Тебе! Пусть все скорби, все страдания, какие есть на земле, сойдут на меня — даруй мне все пережить, только не отпасть от Тебя, не лишиться Тебя”»1.
Долго ли продолжалось это состояние: час, два, Николай точно не помнил. Но когда поднялся с колен, то услышал мощные, размеренные, уходящие в бесконечность удары церковного колокола. В первый момент он не придал этому значения, полагая, что звонят в монастыре, который был неподалеку. Но звон не прекращался, да и время оказалось слишком поздним для благовеста — за полночь.
Так совершился полный переворот в мировоззрении. Бог явил Себя тому, кто искал Его всеми силами своей души. Господь ответил на эти искания и дал «вкусить и увидеть», что Он есть и что Он благ (см.: Пс. 33:9).
В последующие два года Николай вел затворнический, строго подвижнический образ жизни (в день съедал лишь пять картофелин и кусок хлеба в пол-ладони), в постоянной молитве, в изучении Евангелия, святых отцов. В 1917 году он поступил в Московскую духовную академию, где учился до ее закрытия в 1919 году. Потом был псаломщиком в Борисоглебском храме в Москве.
5 апреля (по н. ст.) 1931 года в Минске, в Вербное воскресенье, Николай принял монашеский постриг с именем ученика прп. Сергия Радонежского Никона, а 7 апреля был рукоположен во иеродиакона, 8 января 1932 года — во иеромонаха.
Приходится поражаться той силе веры и ревности Николая Николаевича, который в столь лютое время гонений на Церковь стал на стезю монашества и священства. Немногие решались на подобный подвиг. И это было действительно отречением от мира и прямым путем на голгофу! И она не замедлила прийти. 5 апреля 1933 года, в самую годовщину пострига, иеромонах Никон был арестован и сослан в сибирские лагеря на пять лет строить будущий Комсомольск-на-Амуре. О том, что там перенесли заключенные, невозможно без содрогания слушать, читать, вспоминать.
Батюшка почти ничего не рассказывал, но в одном из писем охарактеризовал этот период своей жизни так: «Это было действительно отречение от всего. Наше поколение (их уже мало в живых) буквально было навозом для будущих родов. Потомки наши не смогут никогда понять, что пережито было нами. Достойное по делам нашим восприняли. Что-то вы воспримете? А едва ли вы лучше нас.
Да избавит вас Господь от нашей участи!»
Вследствие зачета рабочих дней, а в действительности прямым Божиим чудом батюшка был досрочно освобожден в 1937 году. Его принял отец товарища по реальному училищу в свой дом в Вышнем Волочке в качестве прислуги. Это был очень авторитетный в городе врач-хирург Михаил Львович Сергиевский (1872–1955), заступничество которого потом не раз спасало отца Никона от нового ареста. Но здесь ему пришлось пройти еще один суровый курс науки терпения и подвига. Жена врача, Александра Ефимовна, и ее сестра, также врач, Елена Ефимовна были убежденными атеистками и в открытой, часто саркастической форме выражали свое отношение и к христианству, и к своему монаху-служке. Однако окончились их насмешки и ирония тем, что в конечном счете обе сестры полностью оставили атеизм и стали настоящими христианками, одна стала даже монахиней. И привели их ко Христу не просто ум, энциклопедические знания батюшки и ясные ответы на самые, казалось бы, сокрушительные вопросы о христианстве, но в неизмеримо большей степени его истинно христианская жизнь, подвижничество и поразительное терпение.
С открытием церквей батюшка приступил к священнослужению. В 1944 году он был назначен настоятелем Благовещенской церкви города Козельска Калужской области, где и служил до 1948 года. Здесь он жил на квартире у монахинь в маленькой (5–6 м2), отгороженной тесовой перегородкой комнатушке, вел строгий, подвижнический образ жизни, был очень истощенным.
Батюшка любил служить Литургию и совершал ее не только в воскресные и праздничные дни, но и в каждую среду, пятницу, субботу и даже в небольшие праздники. Совершал богослужения просто, сосредоточенно, без малейшей искусственности. Как правило, проповедовал за каждой Литургией, иногда и за вечерним богослужением, нередко и в будни, даже если народу было немного. Его проповеди производили сильное впечатление своей искренностью, постоянным обращением к святым отцам, глубоким пониманием духовной жизни.
В 1948 году отца Никона начали в полном смысле слова гонять по приходам: сначала перевели в город Белёв, затем — в город Ефремов, далее — в город Смоленск. Его проповеди не давали покоя уполномоченным по делам религии, нередко и собратьям тоже. Из Смоленска в том же 1948 году он был направлен в город Гжатск (ныне Гагарин), по оценке батюшки — в ссылку. Встретили его неприветливо, местное начальство предупредили, что едет проповедник, и за ним велась постоянная слежка. Это было тяжелое для внешней жизни Церкви время. В одном из писем отец Никон выразился так: «Анаконда сжимает свои объятия». Здесь он претерпел немало невзгод. Но в духовном отношении, по словам самого батюшки, гжатский период жизни многое дал ему в познании себя, в понимании сути молитвы мытаря, начального смирения. «Вот Игнатий (Брянчанинов), да вознаградит его Господь, все время говорит об этом. Его вы теперь не понимаете. Все у него внутри звучит мысль о смирении. Что же такое смирение?
У меня к пониманию смирения был такой переход. Однажды мне пришла мысль, совершенно отчетливая и ясная: а что такое все наши дела, все наши молитвы, наше всё?! Надо лишь взывать, как мытарь: “Боже, милостив буди мне, грешнику!”
(см.: Лк. 18:13). Сердце вот тут-то у меня и поняло, поняло, что самое существенное — это милость Божия. Это было понятно не умом, а сердцем.
И вот с этих пор я стал обращать в себе эту мысль, жить этой мыслью, молиться этой мыслью, чтобы Господь не отнял, а развил ее».
В своих проповедях и беседах отец Никон предупреждал, что свидетельством истинной духовности являются не чудеса и явления, не прозорливость и исцеления, тем более не духовные одеяния и слова о духовности, но осознание своей грешности, смирение в душе (а не на языке), умная, то есть нерассеянная, молитва. В понимании этого вопроса батюшка неуклонно следовал наставлениям свт. Игнатия (Брянчанинова). Его учение он рассматривал как наиболее доступное из святых отцов и потому самое полезное для нашего времени. «Без него, — писал подвижник, — понимать древних отцов, а главное, применять их к себе почти невозможно».
Отец Никон перед кончиной более двух месяцев не принимал никакой пищи. Но не было в нем уныния или скорби. Он был спокоен, сосредоточен. Почти до самой кончины — на ногах. Врача вызывать не разрешил. Своим близким и родным батюшка оставил завещание следующего содержания:
«Очень прошу всех родных и близких твердо держаться православной христианской веры и прилагать до смерти все усилия ко спасению души через исполнение евангельских заповедей и частого (не меньше одного раза в год2) исповедания грехов и причащения. В течение моей жизни я находил утешение в самых тяжких обстоятельствах и искушениях лютых — в вере в Господа Иисуса Христа и в молитве.
Прошу жалеть и любить друг друга, помогать взаимно в материальной и духовной нужде. Где мир и любовь — там Бог, там радость и спасение, а вражда и зависть — от дьявола. Спасайтесь».
___________________________________
1 Здесь и далее цитируется с магнитофонной записи. — Здесь и далее примечания составителя.
2 Среди близких отца Никона были те, кто не делал и этого. Батюшка призывал причащаться насколько возможно чаще.
Главный редактор — епископ Балашихинский и Орехово-Зуевский Николай
Заведующая редакцией — Т. Тарасова
Редактор — Н. Мамлина
Корректоры — Г. Абдулаева, М. Просветова
Дизайн — А. Семенов, Е. Морозова
Верстка — М. Алимпиев
Отрывки, вошедшие в настоящую книгу, взяты из духовного наследия игумена Никона (Воробьева; 1894–1963), принявшего монашеский постриг и священный сан во времена лютых гонений на Церковь. Советы подвижника, стремившегося своей жизнью осуществить заветы святых отцов, посвящены самым главным вопросам духовной жизни. Выдержки из писем приводятся по книге игумена Никона «О началах жизни».
Игумен Никон (Николай Николаевич Воробьев; 1894–1963) родился в Тверской губернии в бедной многодетной крестьянской семье, традиционно православной.
После начальной школы, которую Коля окончил отлично, отец сумел устроить его в реальное училище в Вышнем Волочке. Здесь, несмотря на крайнюю нужду, мальчик не только продолжал учение, но и при переходе из класса в класс неизменно получал награду первой степени. Однако в реальном училище Коля под влиянием атеистической пропаганды совершенно потерял веру, но у него чрезвычайно обострилось искание истины. Он с большой надеждой и жаждой найти ответ занялся изучением наук в уверенности, что они откроют ему все тайны и смысл жизни. Но, убедившись, что науки, кроме материи, ничем другим не занимаются и вопроса о Боге в них вообще не ставится, он со всем пылом своей натуры занялся изучением истории философии. Она поразила его хаосом разнообразных противоречивых мнений об истоках и смысле всего существующего, и прежде всего о смысле человеческой жизни. Как говорил он впоследствии, «каждый философ считал, что нашел истину, — а сколько их было, философов?!»
В 1914 году, двадцати лет, Николай блестяще окончил реальное училище, но вышел из него без радости, не получив никакого ответа на свой мучительный вопрос. И он предпринимает еще одну попытку разрешить главный для него вопрос: зачем я живу? Николай поступает в Психоневрологический институт в Петрограде. Однако, увидев, что и здесь этим вопросом не занимаются, юноша, окончив первый курс, глубоко разочарованный, уходит из института. У него наступил окончательный духовный кризис. Он возвращается в 1915 году в Вышний Волочёк.
И однажды летом, поздним вечером, находясь в состоянии почти полного отчаяния, он вдруг вспомнил о детских годах веры. И как молния промелькнула мысль: а что, если действительно Бог есть? Должен же Он открыться? И вот юноша, неверующий, пал на колени и из самой глубины своего существа, почти в отчаянии, воскликнул: «Господи, если Ты есть, то откройся мне! Я ищу Тебя не для каких-нибудь земных, корыстных целей. Мне ничего не надо, но только одно: есть Ты или нет Тебя?»
И… Он открылся. Батюшка впоследствии говорил: «Невозможно передать то действие благодати, которое убеждает в существовании Бога с силой и очевидностью, не оставляющей ни малейшего сомнения у человека. Господь открывается так, как, скажем, после мрачной тучи вдруг просияет солнышко: ты уже не сомневаешься, солнце это или фонарь кто-нибудь зажег. Так Господь открылся мне, что я припал к земле со словами: “Господи, слава Тебе, благодарю Тебя! Даруй мне всю жизнь служить Тебе! Пусть все скорби, все страдания, какие есть на земле, сойдут на меня — даруй мне все пережить, только не отпасть от Тебя, не лишиться Тебя”»1.
Долго ли продолжалось это состояние: час, два, Николай точно не помнил. Но когда поднялся с колен, то услышал мощные, размеренные, уходящие в бесконечность удары церковного колокола. В первый момент он не придал этому значения, полагая, что звонят в монастыре, который был неподалеку. Но звон не прекращался, да и время оказалось слишком поздним для благовеста — за полночь.
Так совершился полный переворот в мировоззрении. Бог явил Себя тому, кто искал Его всеми силами своей души. Господь ответил на эти искания и дал «вкусить и увидеть», что Он есть и что Он благ (см.: Пс. 33:9).
В последующие два года Николай вел затворнический, строго подвижнический образ жизни (в день съедал лишь пять картофелин и кусок хлеба в пол-ладони), в постоянной молитве, в изучении Евангелия, святых отцов. В 1917 году он поступил в Московскую духовную академию, где учился до ее закрытия в 1919 году. Потом был псаломщиком в Борисоглебском храме в Москве.
5 апреля (по н. ст.) 1931 года в Минске, в Вербное воскресенье, Николай принял монашеский постриг с именем ученика прп. Сергия Радонежского Никона, а 7 апреля был рукоположен во иеродиакона, 8 января 1932 года — во иеромонаха.
Приходится поражаться той силе веры и ревности Николая Николаевича, который в столь лютое время гонений на Церковь стал на стезю монашества и священства. Немногие решались на подобный подвиг. И это было действительно отречением от мира и прямым путем на голгофу! И она не замедлила прийти. 5 апреля 1933 года, в самую годовщину пострига, иеромонах Никон был арестован и сослан в сибирские лагеря на пять лет строить будущий Комсомольск-на-Амуре. О том, что там перенесли заключенные, невозможно без содрогания слушать, читать, вспоминать.
Батюшка почти ничего не рассказывал, но в одном из писем охарактеризовал этот период своей жизни так: «Это было действительно отречение от всего. Наше поколение (их уже мало в живых) буквально было навозом для будущих родов. Потомки наши не смогут никогда понять, что пережито было нами. Достойное по делам нашим восприняли. Что-то вы воспримете? А едва ли вы лучше нас.
Да избавит вас Господь от нашей участи!»
Вследствие зачета рабочих дней, а в действительности прямым Божиим чудом батюшка был досрочно освобожден в 1937 году. Его принял отец товарища по реальному училищу в свой дом в Вышнем Волочке в качестве прислуги. Это был очень авторитетный в городе врач-хирург Михаил Львович Сергиевский (1872–1955), заступничество которого потом не раз спасало отца Никона от нового ареста. Но здесь ему пришлось пройти еще один суровый курс науки терпения и подвига. Жена врача, Александра Ефимовна, и ее сестра, также врач, Елена Ефимовна были убежденными атеистками и в открытой, часто саркастической форме выражали свое отношение и к христианству, и к своему монаху-служке. Однако окончились их насмешки и ирония тем, что в конечном счете обе сестры полностью оставили атеизм и стали настоящими христианками, одна стала даже монахиней. И привели их ко Христу не просто ум, энциклопедические знания батюшки и ясные ответы на самые, казалось бы, сокрушительные вопросы о христианстве, но в неизмеримо большей степени его истинно христианская жизнь, подвижничество и поразительное терпение.
С открытием церквей батюшка приступил к священнослужению. В 1944 году он был назначен настоятелем Благовещенской церкви города Козельска Калужской области, где и служил до 1948 года. Здесь он жил на квартире у монахинь в маленькой (5–6 м2), отгороженной тесовой перегородкой комнатушке, вел строгий, подвижнический образ жизни, был очень истощенным.
Батюшка любил служить Литургию и совершал ее не только в воскресные и праздничные дни, но и в каждую среду, пятницу, субботу и даже в небольшие праздники. Совершал богослужения просто, сосредоточенно, без малейшей искусственности. Как правило, проповедовал за каждой Литургией, иногда и за вечерним богослужением, нередко и в будни, даже если народу было немного. Его проповеди производили сильное впечатление своей искренностью, постоянным обращением к святым отцам, глубоким пониманием духовной жизни.
В 1948 году отца Никона начали в полном смысле слова гонять по приходам: сначала перевели в город Белёв, затем — в город Ефремов, далее — в город Смоленск. Его проповеди не давали покоя уполномоченным по делам религии, нередко и собратьям тоже. Из Смоленска в том же 1948 году он был направлен в город Гжатск (ныне Гагарин), по оценке батюшки — в ссылку. Встретили его неприветливо, местное начальство предупредили, что едет проповедник, и за ним велась постоянная слежка. Это было тяжелое для внешней жизни Церкви время. В одном из писем отец Никон выразился так: «Анаконда сжимает свои объятия». Здесь он претерпел немало невзгод. Но в духовном отношении, по словам самого батюшки, гжатский период жизни многое дал ему в познании себя, в понимании сути молитвы мытаря, начального смирения. «Вот Игнатий (Брянчанинов), да вознаградит его Господь, все время говорит об этом. Его вы теперь не понимаете. Все у него внутри звучит мысль о смирении. Что же такое смирение?
У меня к пониманию смирения был такой переход. Однажды мне пришла мысль, совершенно отчетливая и ясная: а что такое все наши дела, все наши молитвы, наше всё?! Надо лишь взывать, как мытарь: “Боже, милостив буди мне, грешнику!”
(см.: Лк. 18:13). Сердце вот тут-то у меня и поняло, поняло, что самое существенное — это милость Божия. Это было понятно не умом, а сердцем.
И вот с этих пор я стал обращать в себе эту мысль, жить этой мыслью, молиться этой мыслью, чтобы Господь не отнял, а развил ее».
В своих проповедях и беседах отец Никон предупреждал, что свидетельством истинной духовности являются не чудеса и явления, не прозорливость и исцеления, тем более не духовные одеяния и слова о духовности, но осознание своей грешности, смирение в душе (а не на языке), умная, то есть нерассеянная, молитва. В понимании этого вопроса батюшка неуклонно следовал наставлениям свт. Игнатия (Брянчанинова). Его учение он рассматривал как наиболее доступное из святых отцов и потому самое полезное для нашего времени. «Без него, — писал подвижник, — понимать древних отцов, а главное, применять их к себе почти невозможно».
Отец Никон перед кончиной более двух месяцев не принимал никакой пищи. Но не было в нем уныния или скорби. Он был спокоен, сосредоточен. Почти до самой кончины — на ногах. Врача вызывать не разрешил. Своим близким и родным батюшка оставил завещание следующего содержания:
«Очень прошу всех родных и близких твердо держаться православной христианской веры и прилагать до смерти все усилия ко спасению души через исполнение евангельских заповедей и частого (не меньше одного раза в год2) исповедания грехов и причащения. В течение моей жизни я находил утешение в самых тяжких обстоятельствах и искушениях лютых — в вере в Господа Иисуса Христа и в молитве.
Прошу жалеть и любить друг друга, помогать взаимно в материальной и духовной нужде. Где мир и любовь — там Бог, там радость и спасение, а вражда и зависть — от дьявола. Спасайтесь».
___________________________________
1 Здесь и далее цитируется с магнитофонной записи. — Здесь и далее примечания составителя.
2 Среди близких отца Никона были те, кто не делал и этого. Батюшка призывал причащаться насколько возможно чаще.
Главный редактор — епископ Балашихинский и Орехово-Зуевский Николай
Заведующая редакцией — Т. Тарасова
Редактор — Н. Мамлина
Корректоры — Г. Абдулаева, М. Просветова
Дизайн — А. Семенов, Е. Морозова
Верстка — М. Алимпиев
